Шрифт:
Закладка:
Первый кандидат в мужья – генерал-лейтенант граф Алексей Андреевич Аракчеев «гусарил по жизни», поэтому был отвергнут юной, но не по годам прагматичной фрейлиной. Запасники императрицы были неисчерпаемы, и очередной кандидат – граф Христофор Андреевич Ливен, начальник Военно-походной канцелярии Его Императорского Величества, подошел по всем статьям. Помолвка была скоротечной, и Доротея фон Бенкендорф в свои неполные пятнадцать лет от роду 24 февраля 1800 года благополучно отбыла замуж, став графиней Дарьей Ливен.
В то время, как генерал-адъютант Христофор Ливен делал военную карьеру, Дарья вела веселую светскую жизнь, танцевала и флиртовала. У нее случился ряд любовных романов, два из которых – с младшим братом императора великим князем Константином Павловичем и с князем Петром Петровичем Долгоруким – наделали много шума и долго обсуждались в свете.
Юная вещунья
В конце июля 1807 года в парадных залах Большого Екатерининского дворца в Царском Селе состоялся бал в честь завершения переговоров между Александром I и Наполеоном в Тильзите. Политика сближения с Францией и вражды с Англией, которую русскому императору навязал император-француз, вызвала неодобрение русского дворянства, как задевавшая его экономические интересы. Устраивая балы и пышные празднества в честь заключенного союза с Наполеоном, Александр I пытался убедить окружение, что Россия не только не проиграла от достигнутых договоренностей, наоборот, получила преимущества. Высший свет относился к этому настороженно, а серьезные аналитики считали, что хотя царь и недостаточно глубок и тонок, чтобы обмануть Наполеона, но слишком хитер (он же – «византийский мудрец»!), чтобы Бонапарт мог его надолго обмануть.
…Великосветские дамы замерли в желании быть приглашенными на танец императором, который не просто любил танцевать, но был общепризнанным виртуозом вальса. К вящему огорчению и жгучей зависти женской половины зала приглашения удостоилась молодая графиня Ливен, с которой Александр I вместе воспитывался. С последней их встречи минуло семь лет, и приглашение на танец должно было продемонстрировать ей, что некогда пай-мальчик Алекс, став императором, не забыл о совместно проведенном детстве.
Нисколько не обращая внимания на присутствующих, Александр I и Дарья в танце обменивались репликами:
«Мне больше нравится имя Доротея, и позвольте я буду называть вас так. Оно подходит вам, в нем слышится что-то неукротимое…»
«Ваше величество! Если бы вы сумели хоть на время укротить Бонапарта…»
«Почему же на время? Наш союз будет продолжительным и прочным».
«О нет, ваше величество! Вспомните мои слова через пять лет…»
Государь заметно помрачнел.
«Я еще никогда во время танца не говорил с женщиной о политике. Ценю вашу решительность, ибо не всякий из моих министров отважится сказать мне в лицо столь дерзкие слова…»
«Ваше величество, закон Паскаля гласит: “Опереться можно лишь о то, что сопротивляется”. Мое неприятие Тильзитского договора не означает, что вы не можете на меня положиться, поэтому я не боюсь навлечь на себя ваш государев гнев!»
«Приятно скрестить шпаги со смелой женщиной. Я бы сказал, с женщиной мужского ума. Впрочем, оставим это. Посмотрите, какой красивый фейерверк!»
Великосветская знать, которая внимали каждому слову самодержца и его партнерши, не придала значения отношению Дарьи к Тильзитскому договору, но хорошо запомнила ее предречение. И 24 июня 1812 года, когда полчища Наполеона форсировали Неман и вторглись в пределы России, Дарья в свете получила прозвище «Сивилла»[9].
Выход на дипломатический простор
Очередная встреча Дарьи с Александром I была сугубо официальной и состоялась в 1809 году, когда царь напутствовал нового посла в Берлине Христофора Андреевича Ливена, сменившего военный мундир на сюртук дипломата. Со светской полуулыбкой взглянув на стоящую рядом с ним Дарью, император, вспомнив происшедшую между ними пикировку, многозначительно произнес: «Надеюсь, граф, что ваша отважная супруга будет вам надежной помощницей все время вашей миссии в Пруссии!»
…Хотя в Берлине Дарья начала с успехом постигать искусство женской дипломатии, в которой со временем она станет одной из самых искусных и ловких представительниц, тем не менее, все в Пруссии казалось ей мелким и скучным. И тогда графиня, чтобы найти подобающее применение распиравшим ее духовным силам, а также с целью удовлетворить собственное тщеславие, открыла при посольстве светский литературно-политический салон, который стала посещать берлинская знать.
На приемах, балах, званых вечерах, во время прогулок и карточных партий завязывались полезные знакомства, а из разговоров приезжавших из всех стран Европы дипломатов можно было почерпнуть немало интересной информации. Этим был обязан заниматься по долгу службы посол Ливен, но особенно много полезных сведений удалось добыть его жене.
Харизма этой молодой хорошенькой женщины, с виду легкомысленной аристократки, действовала гипнотически, перед ней было не устоять самому прожженному политику, и чтобы завоевать ее благорасположение, каждый из гостей салона готов был выпрыгнуть из штанов, а в стремлении доказать свою близость к сильным мира сего без оглядки бравировал своей осведомленностью в секретах. Дарья не только слушала и запоминала. Настроившись на волну собеседника, она наводящими вопросами получала исчерпывающие данные об интересующем ее предмете. Да и вообще, о ее красноречии и даре убеждения ходили легенды – все, знавшие Дарью, утверждали, что она смогла бы убедить даже голодного тигра не растерзать ее, если бы тот понимал человеческий язык…
Еще в 1810 году Дарья в своем салоне первой получила информацию об антироссийской направленности прусско-французских и австро-французских переговоров; о намерении Наполеона напасть на Россию; о плане австрийского канцлера Меттерниха вопреки союзническому договору с Россией прекратить войну с Наполеоном и заключить с ним сепаратный мир (что и было сделано австрияком-предателем, но, благодаря своевременному сигналу Дарьи, это произошло лишь в марте 1812 года). Графиня обо всем немедленно извещала Александра I письмами, которые в целях конспирации подписывала своим прозвищем – «Сивилла».
Однако, за исключением подобных ярких моментов политической жизни, все в Пруссии представлялось Дарье совершенно никчемным. Это сказалось на ее отношении к салону: она почти забросила его, занявшись воспитанием детей, сопровождала их в деревню, на море. Но все это не могло развеять ее сплин, и она тайно надеялась, что пребывание в Берлине скоро завершится. Ура! – ее надежды оправдались, и 30 июня 1812 года Христофор Ливен был отозван в Россию
